История дома, который стал чужим

В последние недели Грише стало совсем неудобно возвращаться домой. Он испытывал какое-то странное чувство, скорее отталкивания, чем притяжения.

По окончании рабочего дня он всё чаще направлялся к своим холостым друзьям на пиво или, порой, к родителям. Коллеги с автобазы, припивая пенное, насмехались над Гришей и давали ему насмешливые советы относительно его жены Анны, называя его даже “долбодятлом”.

Визиты к родителям также приносили лишь апатию: бесконечные жалобы на мизерную пенсию, проблемы со здоровьем, плохой сон и дорогие лекарства. Родители не упускали возможности упомянуть о своем сыне, который, по их мнению, женился на неудачнице, и теперь ведет себя как беззащитный ослик.

Грише хотелось оказаться где-то, только не дома, не в собственной квартире. Это особенно щекотало его самолюбие – он был единственным владельцем этого жилья, но ему был запрещен доступ.

Гриша чувствовал себя по-настоящему глупо. Будто бы его обокрали прямо посреди дня, и он теперь стоит там, бессмысленно раскрыв рот, с изумлением в глазах. Эта трехкомнатная квартира была наследством от дедушки, который когда-то создал здесь свой уют. Теперь эта уютная “берлога” принадлежала не ему, Грише, а какому-то другому человеку – захватчику и вору.

Квартира Гриши была плотно захвачена женой Анной и ее дочерью Дашей. Даша, четырнадцатилетняя дочь Анны от первого брака, была полной и часто выражала свою непредсказуемость через прыщи и недовольные взгляды.

Именно они, Аня и Даша, стали для Гриши своеобразными стражниками, отгоняющими его от дома, словно вампиры с чесноком. Если бы ему сказали год назад, что всё закончится так, он бы убежал от Анны насквозь. Он бы отшатнулся от нее, словно от чумы, пройдя вокруг нее, размером с луну. Гриша даже готов был бы выколоть себе глаза, лишь бы избежать этой губительной привязанности.

Тогда, на момент их знакомства, он думал, что выиграл в лотерею счастья – страстная, полная женщина с собственным жильем и финансами, почти взрослой дочерью. Казалось, что у него есть всё: дом, любящая семья, уют. Но теперь квартира была не его, а оккупирована женой и ее дочерью.

Дом, который когда-то был уютной “берлогой” Гриши, теперь был сверкающим, но чужим и стерильным местом. Унитаз блестел, постель скрипела от крахмала, окна сверкали, воздух наполнялся запахом цветущего сада.

Но это был дом без тепла и уюта, в котором Гриша когда-то находил свое спокойствие. Теперь он чувствовал себя как посторонний в собственных стенах, словно в гостях, но гостях, где его присутствие было не нужно.

Анна и Даша словно заняли все углы и углубления этого дома, оставив для Гриши лишь невнятные остатки его прежней жизни. Он стал свидетелем трансформации своего уединенного пространства в непрошенное вторжение. Каждый шаг по этим знакомым полам был напоминанием о потере и изменении.

Даже в тоталитарной чистоте и порядке было что-то неприглядное. Как будто дом стал музеем, а Гриша – всего лишь посетителем. Все его предметы, которые когда-то были частью его повседневной жизни, теперь были преобразованы под чужие вкусы и предпочтения. Он стал чужаком в своем собственном пространстве.

Он вспоминал те времена, когда вместе с Анной они создавали этот дом, наполняя его смехом, любовью и теплом. Теперь же в этом доме царила холодная атмосфера, напоминающая больше о бюрократическом офисе, чем о доме, наполненном жизнью.

Анна, подобно хозяйке этого пространства, рассекала по комнатам, заботясь о порядке и создавая идеальное фойе для семейного благополучия. Даша, с ее мутными подростковыми глазами, выглядела как пришедшая из другого мира, совершенно несовместимого с миром Гриши.

Гриша стал наблюдать за ними издалека, как за актерами на чужой сцене. Он пытался восстановить свой дом в своем воображении, но каждая попытка встречалась с бесполезностью. Его дом стал лабиринтом, в котором он терялся, и каждый раз, пытаясь найти свой путь, он чувствовал себя все более и более потерянным.

Так прошли дни, недели и месяцы. Гриша все еще избегал возвращения домой, и его бегство становилось все более отчаянным. Он мечтал о временах, когда его дом был настоящим домом, а не просто местом для жизни. Но теперь это место стало тюрьмой его собственных воспоминаний и потерь.